Мёртвые люди - Страница 7

Ее сон всегда начинается с одного и того же: она — счастливая от чего-то еще не случившегося - с ребячьей прыткостью взбегает по лестнице, открывает знакомую дверь и оказывается в старой своей квартире. Мама, наверное, как всегда на кухне, что-то спрашивает, но она не слышит — забегает в комнату и прыгает на кровать — такую удобную — ее, пожалуй, специально сделали такой, чтобы в нее можно было прыгать. Она закрывает глаза и чувствует, что в комнате есть еще кто-то, кроме нее, но совсем не чужой. Он всегда молчит, всегда. Или, может быть, он все-таки что-то говорит? Не слышно. Но он привычный, самый-самый - с ним легко. Они и не разговаривают даже... так... молчат... и все понимают, все-все. И разве может быть иначе?

Иногда они оказываются в самых несуразных местах: ну, например, в поезде или в зоопарке, или еще где-нибудь. Иногда просто валяются в постели, в шутку водят друг друга за нос и сочиняют небылицы - конечно же, самые настоящие, произошедшие в самой что ни на есть действительности. Она — совсем не плохой рассказчик, он — очень хороший слушатель. И всегда солнечно: так, словно льется свет апельсиновым соком — он сладок и приятен, он — любим. Но даже тогда, когда в ее комнате вечереет, откуда-то изнутри, откуда и вовсе ничего быть не может — свет будто каплет с ночника и выхватывает из темноты их двоих — смешных, красивых и вечных.

Как же это? Каждое утро, почти каждое — открглывать глаза и понимать, что это — больше, чем реальность — сон, что пора вставать, добрести до душа и снять с себя его выпархивающие остатки, готовить завтрак... или что там готовят? Если было бы можно оставить хотя бы их, эти последние, кружащиеся и тающие в воздухе лепестки счастья! Каким же добрым, наконец, стало бы утро!

Смятая постель, чужое, холодное ложе, пыль вокруг, старые, давно мертвые вещи вокруг и солдат, навсегда застывший по команде «Смирно!», никогда и не бывший живым. Она прошлась по дому в поисках хотя бы умывальника и, к своему удивлению, наткнулась на еще одну, довольно просторную комнату, которая, как она поняла, и предназначалась для нее: в углу стояла кровать, застеленная свежим бельем, рядом стоял стол и небольшой платяной шкаф, в котором она нашла и одежду - в точности по ее размеру. Напротив была тумбочка с расположенным на ней телевизором. На стенах — несколько полок, полностью заставленных книгами. В комнате была еще одна дверь, за которой оказалась ванная комната.

«Этого больше, чем достаточно» - усмехнулась она, скинула с себя белье и, достав из шкафа полотенце, решила принять горячую ванну.

Всю неделю она практически не выходила из закрытого на ремонт музея, временно ставшего ей домом. Небольшая прогулка утром до ближайшего магазина — купить что-нибудь съестное и, уже ближе к вечеру, - в расположившийся неподалеку ресторанчик, где местный повар совсем не плохо готовил блюда французской кухни. Большую часть времени она проводила за чтением и лишь однажды включила телевизор — в первый день своего «музейного одиночества». Попала на программу «Чрезвычайные происшествия», в которой как раз шел сюжет с места ее «внезапного» бегства. Оказалось, что взрывом разнесло не только ее квартиру, но полностью уничтожило соседние. Сообщалось, что преступница, которую долгое время выслеживали, подозревавшаяся в убийстве сразу нескольких сотрудников полиции, отказавшись сдаться властям, подорвала себя во время штурма квартиры, унеся с собой на тот свет еще несколько блюстителей закона. По счастливому стечению обстоятельств, в разрушенных взрывом соседних квартирах никого на тот момент не было.

Она успела прочитать добрую половину книг с полок прежде, чем дата на железнодорожном билете совпала с наступившим днем. Почти не задумываясь о том, что ее ждет дальше (ведь пока есть осознание этого «дальше», значит обязательно что-нибудь будет), она закинула несколько вещей в найденный среди экспонатов солдатский вещь-мешок, туда же засунула недочитанную книгу стихов, не оглядываясь вышла и захлопнула за собой дверь. У крыльца ее ждало такси.

Когда машина подъехала к пустынному вокзалу, проходящий поезд уже показался на горизонте. Сонный диспетчер отозвался эхом по стенам и замолк. Она купила пачку сигарет в киоске, покурила не спеша уже на перроне и зашла в вагон. Место плацкартное и довольное удачное — всего один спутник — молодой парень, видом своим внушающий, что вряд ли начнет предлагать совместное распитие водки и травить пошлые анекдоты. Она молча бросила рюкзак под столик, села у тут же уставилась в окно. Сыро. Пусто. Пахнет машинным маслом. Поезд на прощанье дернулся и медленно покатился в будущее.

Из дневниковых записей сентябрь, 2

- Иногда мне становится не по себе от того, того, того, черт бы побрал! Я стараюсь лечь спать, то есть, ты ведь понимаешь меня, лечь в прямом смысле слова - это когда тело вытянуто вдоль скомканной кровати, сообразно моему белому одеялу. Оно должно быть всегда белым! Это важно! Очень важно! Иначе никак.

То есть я хочу сказать, когда я ложусь спать, мне всегда неудобно и я, ворочаясь, совершенно непрямолинеен. Мне иногда приходит в голову мысль, что непрямолинейность даже - пусть и плохо (ведь это совсем никуда не годится)...

- Спи как хочешь.

- Заткнись. Я еще только начал.

- Уже скоро стемнеет. Понимаешь?

- Да. Стемнеет. Меня поведут мыть. Да. Сегодня - я. То есть я хочу сказать - весь такой чистый и белый, а вокруг будет темно. Совершенно не прямолинейно. Когда я засыпаю, то всматриваюсь в нее, то есть в темноту. Мне кажется, я ее слышу. Это совсем простой звук - похож на разрывающийся вдалеке снаряд. Только слишком далеко. Слишком далеко. Слишком далеко.